За доброй надеждой - Страница 122

122

С поля четко доносятся русские слова: «Левый край!.. Пошли!.. Протри глаза!..» И часто повторяется святое слово «мать». Приятно слышать родную речь в дикой стране, ощущать ее мускулистую собранность — то, что римляне определяли как «мульта пауцис» — «многое в немногих словах».

Я тоже начинаю орать: «Шайбу!» Оказывается, когда орешь, теплее, нежели когда переживаешь про себя, тихо. Наши бьют угловой, итальянцы выстраивают стенку, ее отгоняют. Удар! Вратарь хватает мяч. Стадион ревет от восторга. На соседней трибуне сарды неутомимо продолжают топать ногами — согреваются.

Штрафной нашим! Знатоки считают его незаслуженным. Красно-синий негр косолапо, боком разбегается и бьет высоко и криво. За этого парня и отдали кучу денег. Рожа у него устрашающая, но лупит он все время куда-то в сторону...

Первый тайм закончился 3:0 в пользу наших гладиаторов.

Встала проблема: как найти проходы в колючей проволоке.

Надо было пробраться к спартаковцам, оказать им моральную поддержку, передать привет от советских моряков. А игроки скрылись в чреве противоположного сектора. Сектора разделялись сетками, как в слоновнике. Везде стояли карабинеры, жандармы, солдаты.

Минуты шли, лазейки не находилось.

Наконец мы со старпомом набрались нахальства и подошли к самому пестро обшитому галунами карабинеру. И он нас понял. Открыл калитку в колючей проволоке, показал рукой через поле: бегите, мол, наискосок.

Жуткое дело трусить рысцой по стадиону на глазах тысяч людей. Я чувствовал себя старым, усталым, подслеповатым тюленем в аквариуме Монако. Лица на трибунах плыли, как за толстым стеклом и мутной водой.

Ход в помещение гладиаторов был мрачным, холодным, на бетонном полу длинного, тускло освещенного туннеля стояли лужи воды, стены блестели сыростью. В раздевалке тоже было тускло и мрачно. Мы проскользнули туда, в святая святых, и обмерли от робости и незнания, что же делать дальше.

Я, правда, подготовил короткую речь для спартаковцев об участии Сардинского королевства в Крымской войне, осаде Севастополя, реванше, который сегодня, через сто тридцать лет, мы здесь взяли, вернее должны взять. Но язык присох к гортани.

Наши герои сидели в усталых позах, вытянув ноги, уставившись в низкий потолок. Они были вдрызг заляпаны грязью. Никто и не взглянул на нас. Родные черепа не повернулись в нашу сторону.

Такого ощущения третьего лишнего я давно не испытывал. Мы почему-то рассчитывали на радостные улыбки, теплую встречу — земляки на чужбине и тому подобное. И вдруг полное наплевательство.

Симонян стоял в центре и говорил:

— Мы выигрываем у лидера!.. Входить в зону... Амбарцумян был хорошим организатором сегодня... разжечь огонь энергии можно только коллективной игрой... защита недостаточно прочная, поэтому передняя линия идет в атаку... давить их!., второй тайм будет труднее...

Игроки цокали шипами бутс по цементу пола, терли ляжки, смотрели в потолок. Лица у них были землистые. Да, тяжелую работенку выбрали ребята, подумал я. Вот уж о чем никто из них не думал, так это о том, что они находятся на родине Спартака. Им было не до таких мыслей. Завтра им предстояло лететь в Рим, оттуда в Болонью. И везде носиться по лужам.

Древние гладиаторы, уходя на покой, получали на память меч.

Футболисты — мяч.

Кесарю — кесарево, как говорили в старину на этой земле.

Мы со старпомом юркнули обратно.

Над стадионом разорвало облака, средиземноморское солнце слепило глаза, сверкала трава. Самолетик пролетел над самой ареной, волоча за собой итальянский флаг.

Четвертый гол нашим не засчитали. На двадцать пятой минуте итальянцы сквитали один. Негр продолжал бегать боком, как краб, и неторопливо вроде бы, но очень часто оказывался около спартаковских ворот и трепал нашим нервы изрядно.

Спартаковцы явно выигрывали и тянули резину, под свист толпы били в рекламы «Мартини», «Фиата», пепси-колы...

Возле автобуса нас атаковали мальчишки. Они, конечно, приняли нас за футболистов. Клянчили все подряд. Мы подарили им плакат: «Молодцы!»

Только автобус тронулся, его остановили вооруженные силы и силы безопасности Итальянской республики. Человек в штатском распахнул дверцу, спросил на отличном русском:

— У вас украли что-нибудь?

Мы судорожно рванули по карманам. Пропаж не было.

— А это? — спросил человек в штатском и показал «Молодцы!». — Вы это подарили?

— Да.

— А я думал, они украли!

Он козырнул нам двумя пальцами и отдал плакат мальчишкам.

Мальчишки подняли «Молодцы!» над головами и помчались по улицам Кальяри.

Недавняя статья в «Правде» о Сардинии заканчивается словами: «Тема разговоров, начинающиеся перемены создают... атмосферу ожидания новой, более счастливой жизни».

Да сбудутся эти слова.

Мы уходили с Сардинии на Керчь.

Был чудесный день. Четко рисовались на безмятежно синем небе пики и уступы Безумных гор.

В Арбатаксе оставалась целая русская осиновая роща.

С причала глядел на наш отход священник в черном одеянии. Девушки сидели на окраине мола, кидали в воду камни. И мир был во всем.

Но вот мы оттянулись на якоре, стравив швартовы почти до конца, судно встало посередине бухточки, высоко вздымаясь бортами над тихой водой, — мы уходили на Керчь пустыми, в балласте. Уже загрохотала якорная цепь. И с вест-зюйд-веста ударил шквал. Загудели и надраились втугую нейлоновые швартовы. Пулеметом защелкал флаг Итальянской республики. Проклятия посыпались с мостика. И грозовые тучи заклубились на пиках Безумных гор.

122